Рассказ целиком под катом.

[arhitektura]

Очень люблю этого писателя... Любимое, наверное, навсегда останется "Апрельское колдовство".

Этого я раньше не читала, его нет в моих сборниках.

Рэй Брэдбери - Пересадка сердца...

Рэй Брэдбери - Пересадка сердца..


'Хотел бы я — что? — переспросил он, лежа расслабленно в темноте, с глазами, обращенными к потолку.
— Ты меня слышал, — сказала она, так же расслабленно лежа рядом с ним, держа его за руку и тоже глядя на потолок, но пристальнее, будто пытаясь что-то там рассмотреть. — Ну так как?
— Повтори, пожалуйста.
— Хотел бы ты, если бы мог, снова влюбиться в свою собственную жену?
— Странный вопрос.
— Не такой уж и странный. Этот мир является лучшим из всех возможных миров, если все в нем идет, как надо. А надо ведь, чтобы влюбленность возникала вновь, и чтобы люди жили потом счастливо, верно? Я вспоминаю, как безумно ты был влюблен в Энн.
— «Безумно» — не то слово.
— Ты никогда не забудешь об этом?
— Никогда. Это точно.
— Тогда, значит, верно, ты бы хотел…
— Уместнее спросить, мог бы?
— Забудь ты об этом «мог бы». Представь на минуту, что все изменилось и твоя жена вновь стала такой же, какой она была много-много лет назад… Что тогда?
Он слегка приподнялся в постели и, опершись на локоть, удивленно посмотрел на нее.
— Странное у тебя сегодня настроение. Что случилось?
— Не знаю. Может быть, вся беда в том, что завтра мне исполнится сорок, а тебе через месяц будет сорок два. Если мужчины сходят с ума в сорок два года, то почему это не может происходить с женщинами двумя годами раньше? А может быть, я подумала: какой стыд! Как стыдно, что люди не могут полюбить друг друга так, чтобы пронести эту любовь через всю свою жизнь, и вместо этого начинают искать кого-то другого… Как стыдно!
Он коснулся пальцами ее щеки и почувствовал влагу.
— Господи, ты плачешь!
— Немножко. Все это так грустно. Мы. Они. Все. Печально. Неужели так было всегда?
— Я думаю, да. Просто об этом не принято говорить.
— Как я завидую людям, жившим сто лет назад…
— Не говори о том, чего не знаешь. И тогда было ничуть не лучше.
Он стер поцелуями слезы с ее глаз.
— Ты можешь сказать, что случилось?
Она села, не зная, куда девать руки.
— Ужас какой. Ни ты, ни я не курим. Герои фильмов и книг в таких ситуациях всегда курят. — Она скрестила руки на груди. — Мне вспомнился Роберт и как я была без памяти влюблена, и чем я тут с тобой занимаюсь, вместо того чтобы сидеть дома и думать о своем тридцатисемилетнем супруге, который больше похож на ребенка…
— И что же?
— Мне вспомнилась и Энн, как она мне действительно, по-настоящему нравилась. Какая она удивительная…
— Я стараюсь о ней не думать. В любом случае, она не ты.
— А что, если бы она стала мной?
Она обхватила руками колени и заглянула ему в глаза.
— Не понял?
— Если бы все, что она утратила и что ты нашел во мне, вернулось бы к ней? Хотел бы ты, мог бы ты тогда снова влюбиться в нее?
— Да, самое время закурить… — Он опустил ноги на пол и отвернулся от нее, уставившись в окно. — Что толку задавать вопрос, на который нет и никогда не будет ответа?
— В этом все дело, правда? — продолжала она, обращаясь к его спине. — У тебя есть то, чего не хватает моему супругу, а у меня — то, чего недостает твоей жене. Похоже, нам нужно произвести двойную пересадку души. Вернее так — двойную пересадку сердца!
Она то ли всхлипнула, то ли рассмеялась.
— Неплохой сюжет для рассказа, для романа или фильма.
— Это сюжет нашей собственной жизни, и мы погрязли в нем без надежды выбраться, разве только…
— Что «только»?
Она встала и беспокойно зашагала по комнате, потом подошла к окну и, подняв голову, посмотрела на усыпанное звездами летнее небо.
— В последнее время Боб стал вести себя так же, как в самом начале нашей совместной жизни. Он стал таким хорошим, таким добрым…
— Какой кошмар. — Он тяжело вздохнул и закрыл глаза.
— Вот именно.
Установилось долгое молчание. Наконец он произнес:
— Энн тоже стала вести себя куда лучше.
— Какой кошмар. — Она на миг зажмурилась и вновь посмотрела на звезды. — Как это там? «Превратись желание в коня, сколько бы коней имел бедняк!»
— Опять не возьму в толк, о чем ты, — и ведь не первый раз за эти несколько минут!
Она подошла к кровати, опустилась на колени и, взяв его за руки, посмотрела ему в лицо.
— Моего мужа и твоей жены сегодня в городе нет: он уехал в Нью-Йорк, она — в Сан-Франциско. Верно? Мы проведем эту ночь здесь, в гостиничном номере. — Она на миг задумалась, пытаясь найти нужные слова. — Но что, если, прежде чем заснуть, мы загадаем желания — я для тебя, ты для меня?
— Загадаем желания? — Он рассмеялся.
— Не смейся. — Она коснулась его руки. Он перестал смеяться. Она продолжила: — Мы по просим Бога, и граций, и муз, и волшебников всех времен, и кого там еще, чтобы, пока мы спим, свершилось чудо, чтобы… — Она остановилась на мгновение и вновь продолжила: — Чтобы мы полюбили снова, ты свою жену, я своего мужа.
Он промолчал.
— Вот и все, что я хотела сказать.
Он потянулся к прикроватному столику, нащупал на нем коробок и зажег спичку, чтобы осветить ее лицо. В глазах ее он увидел огонь. Он вздохнул. Спичка погасла.
— Будь я проклят, ты это всерьез, — прошептал он.
— Да, и ты тоже. Попытаемся?
— Боже мой…
— Оставь Бога в покое, я не сошла с ума!
— Послушай…
— Нет, это ты послушай. — Она снова взяла его руки и крепко сжала. — Для меня. Ты сделаешь это для меня? А я сделаю то же самое для тебя.
— Ты хочешь, чтобы я загадал желание?
— Мы часто делали это в детстве. Иногда эти желания исполняются. Впрочем, в этом случае они перестают быть обычными желаниями и становятся чем-то вроде молитв.
Он опустил глаза.
— Я не молюсь вот уже много лет.
— Это не так. Сколько раз ты хотел вернуться в то время, когда вы только-только поженились? Это были молитвы. Только ты каждый раз считал подобные надежды несбыточными, и молитвы оставались безответными.
Он нервно сглотнул.
— Не говори ничего, — сказала она.
— Но почему?
— Потому что сказать тебе сейчас нечего.
— Хорошо, я помолчу. Дай мне немного подумать… Скажи, ты хочешь… ты действительно хочешь, чтобы я загадал желание за тебя?
Она опустилась на пол, из закрытых глаз по ее щекам струились слезы.
— Да, любимая, — сказал он мягко.

Было три часа утра, и все было сказано, и они выпили по стакану горячего молока и почистили зубы, и он увидел, выйдя из ванной, что она расстилает постель.
— И что же я теперь должен делать? — спросил он.
Она обернулась:
— Прежде мы это знали. Теперь — нет. Иди сюда.
Она похлопала по дальней стороне кровати. Он обогнул кровать.
— Я чувствую себя как-то глупо.
— Скоро ты будешь чувствовать себя куда увереннее.
Он лег под одеяло, скрестил руки поверх него и опустил голову на взбитую подушку.
— Так, что ли?
— Все правильно. Теперь сосредоточься.
Она погасила свет, легла на свою половину кровати и взяла его за руку.
— Ты чувствуешь усталость и хочешь спать?
— Честно говоря, да.
Вот и прекрасно. Главное — сохранять серьезность. Ничего не говори, только думай. Ты знаешь о чем.
— Знаю.
— Закрой глаза. Так. — Она тоже закрыла глаза, и теперь они лежали, взявшись за руки, и не было слышно ничего, кроме их дыхания. Теперь вдохни, — прошептала она.
Он послушно вдохнул.
— Выдохни.
Он сделал выдох. Она тоже выдохнула.
— Так, — еле слышно прошептала она. — Начали! Загадывай желание!
Прошло тридцать секунд.
— Загадал? — спросила она негромко.
— Загадал, — ответил он еле слышно.
— Замечательно, — сказала она. — Спокойной ночи!
Примерно через минуту в темной комнате вновь почти неслышно прозвучал его голос:
— Прощай.

Он проснулся без видимой на то причины и попытался припомнить свой сон. То ли земля закачалась у него под ногами, то ли где-то далеко-далеко, за десять тысяч миль от города, где он жил, произошло землетрясение, которого никто не почувствовал, то ли над миром пронеслась весть о втором пришествии Христа, которой оглохший мир так и не внял, то ли луна влетела в комнату и, мгновенно изменив не только ее, но и их тела и лица, остановилась так резко, что от внезапно наступившей тишины его глаза широко открылись. И уже в момент пробуждения он знал, что на улице сухо, дождя нет и тихие звуки, которые он слышит, — это плач.
И еще он знал, что загаданное им желание исполнилось.
Конечно же, он осознал это далеко не сразу. Он почувствовал это, догадался об этом по невероятному, новому ощущению тепла, исходившего от прелестной женщины, лежащей рядом. А еще по ее ровному, спокойному дыханию. Волшебство свершилось среди сна, праздник уже будоражил ее кровь, хотя она еще не пробудилась, чтобы осознать это. Но сон ее знал уже все и нашептывал об этом с каждым ее выдохом.
Он осторожно приподнялся на локте, боясь поверить предчувствию. Склонившись, он вглядывался в ее лицо, ставшее еще прекраснее, чем раньше.
Лицо это было исполнено уверенности и покоя. Ее губы изогнулись в улыбке. Будь ее глаза открыты, они наверняка сияли бы неземным светом.
Проснись, хотелось сказать ему. Я знаю о твоем счастье. Теперь о нем должна узнать и ты. Проснись же.
Он хотел коснуться ее лица, но в последний момент отвел руку в сторону.
Заметив, что ее веки дрогнули, он поспешил лечь на свою половину кровати и закрыть глаза. Через какое-то время он услышал, как она села и, тихо вскрикнув от радостного изумления, тихонько коснулась его лица. Ей открылось то, что несколькими минутами ранее стало ведомо и ему.
Она поднялась с постели и стала носиться по комнате подобно птице, пытающейся вырваться из клетки. Она снова и снова подбегала к нему, чтобы поцеловать его в щеку, она смеялась, она пела. Он услышал, как она перешла в гостиную, взяла телефонную трубку и набрала чей-то номер.
— Роберт? — услышал он ее голос. — Боб? Где ты? Впрочем, о чем я? Какая глупость! Я прекрасно знаю, где ты сейчас находишься. Боб, ответь мне, могу ли я прилететь к тебе прямо сегодня? Я тебе точно не помешаю? Ты спрашиваешь, что на меня нашло? Не знаю. Не спрашивай. Так можно или нет? Скажи «да»!.. О, чудесно! До встречи!
Она повесила трубку.
Через какое-то время она вернулась в комнату и, присев на краешек кровати, стала торопливо одеваться. Он открыл глаза и взял ее за руку.
— Что-то произошло, — прошептал он.
— Да.
— Желание исполнилось.
— Ну не чудо ли? Это невозможно, но произошло! Почему? Как?
— Мы оба верили, что так оно и будет, — сказал он еле слышно. — Я искренне желал тебе счастья.
— А я тебе! Мы оба проснулись совершенно другими людьми! Как это замечательно! Представь, что было бы, если бы изменилась только я или только ты!
— Даже думать об этом страшно, — согласился он.
— Нет, правда, это чудо? — сказала она. Мы желали так сильно, что кто-то, или что-то, или сам Бог услышал наши мольбы и вернул нам любовь, чтобы отогреть наши продрогшие души и научить нас, как жить, потому что второго шанса не будет, так?
— Может быть, и так…
— А может быть, все дело в том, что мы просто одновременно осознали, что пришло время расставаться?
— Я слышал, как ты говорила по телефону. Что тут еще скажешь! Когда ты уйдешь, я позвоню Энн.
— Серьезно?
— Еще бы не серьезно.
— Господи, как я рада и за тебя, и за себя, и за всех остальных!
— Что же ты медлишь?! Беги! Лети к нему!
Она вскочила на ноги и начала спешно причесываться, но тут же со смехом бросила:
— Мне все равно, как я сейчас выгляжу!
— Ты красива, как никогда…
— Тебе это кажется.
— Мне всегда это будет казаться.
Она склонилась над кроватью и поцеловала его в губы.
— Это наш последний поцелуй?
— Да, — сказал он, — последний.
— Еще один.
— Только один.
Она погладила его по щеке.
— Как я тебе благодарна за твое желание…
— А я тебе за твое.
— Ты позвонишь Энн прямо сейчас?
— Да.
— Передавай ей привет.
— А ты передавай привет Бобу. Господь любит тебя, детка. Прощай.
Она выбежала в соседнюю комнату и в следующее мгновение уже спешила по длинному коридору к лифту.
Он сидел, глядя на телефон, но брать его не стал. Взглянув на зеркало, он увидел, что по щекам его катятся слезы.
— Ну, ты и враль, — сказал он своему отражению. — Ну, ты и враль!
И он вновь улегся на кровать, положив руку на пустую соседнюю подушку.'